Ты знаешь, хотя ничего не видел. Все случилось у тебя в голове, и случилось так, как придумал ты сам. И ты смог это пережить и принять. Фантазию, а не правду. И ты не понимаешь, что я прожила эти дни на самом деле, прожила их в страхе и боли, а не придумала, простила и забыла!
Я не думала о тебе, Лейт. Дом Яна насыщен его хозяином, будто ядом. И все, что там появляется, он мгновенно отравляет. Даже мысли. Я пропиталась Яном мгновенно, я стала предназначенной ему так, как ложка, рубашка, вино в бокале… Мое место отныне – в его Доме.
И я прогнала прочь память, чтобы не отдать тебя.
Я не имела права о тебе думать. Когда, Лейт? Когда Ян вертел меня, укладывая поудобнее на углу дивана? Когда маг шнуровал платье, брезгуя прикоснуться к телу даже кончиками пальцев? Или когда другая девочка смотрела на меня каменными глазами? В каком из этих моментов отведено место для тебя?
Прости.
Это ты прощай, Лейт. Что бы ни случилось, мы больше не увидимся. Потому, что я не стану изменяющей. Не хочу. Это не шанс на лучшее. Это хуже смерти, хуже мучений тела. Я просто не выдержу, сойду с ума и потяну за собой того, кто мне дорог.
Я чувствую, как во мне течет отрава, которую называют даром. Чувствую, как он хочет меня переделать. Изменить.
И чувствую, как он выгорает.
Прости.
Мне больно… Мне до сих пор больно.
Я лежала на теплом шероховатом полу, пыталась вжаться в него и считала последние секунды. Я ждала, зная, что все ближе тот миг, когда я начну умирать.
Я не видела жреца, не видела, взмахнул ли он рукой, сказал слово или танец станцевал… Никогда не заходила в ваши храмы и больше никогда не приду, ведь достаточно одного желания улыбчивого Дагго, и в твоем теле заводится невидимое злобное существо. Сначала оно ворочается в животе, выгрызая дыру, и, обустроившись, принимается за работу.
Будто челнок, оно снует по телу, вышивая в выгрызенной пустоте новый узор. Крючком цепляются обнаженные, отчаянно сигналящие о боли нервы, подтягиваются, словно нити, и жестко всовываются в тело. Да, я знаю, что такого не может быть. Но уж очень похоже.
Их становилось все меньше, а дыру никак не удавалось закрыть… Не знаю, как я услышала твой голос. Как поняла, что ты здесь. И меня завершили этим отчаянием.
Прости.
Тело – ерунда, бывало намного хуже. Но я теперь верю, что внутри существует душа, иначе чему еще разрывать меня на части?
Когда я одна, я могу это пережить. Но если вспомнить, что где-то есть ты, если вспомнить ночь, когда ты обнимал, утешал… Если вспомнить хоть что-то хорошее, что я потеряла, – боль становится невыносимой.
Вот как сейчас.
Прости.
Ты пришел спасать меня, Лейт? Уже поздно.
За кем ты пришел, за Аори? Она умерла три дня назад. Нет ее больше. Есть дочка Яна, его плоть и кровь. Аори Акос. Мне приделали фамилию. Если бы ты догадался произнести мое новое имя, сразу бы все понял.
Ян ударил меня, и ты не вмешался. Остановился, налетел на его угрозу, будто стену.
Прости.
Ты снова хочешь решить за меня.
А я не хочу! Не хочу видеть в твоих глазах жалость и презрение! Ты быстро отвернулся, но поздно, Лейт. Я увидела. А твои руки… Ты обнимал меня, упав на колени, но каждая мышца задеревенела от отвращения. И в глубине души ты хотел, чтобы я это почувствовала. Стоило Яну появится рядом, и ты охотно меня отпустил.
Прости.
Ты снова можешь ходить, и в самой глубине души трепещет радость. Но почему это случилось, стоило мне оставить тебя?
Может, ты и пришел так поздно потому, что эти несколько дней стали платой за чудо?
Прости.
Ты… Ты бросил меня, так же, как Тар! Вы оба меня бросили и предали! Он умер, и ты теперь пытаешься! Не быть, не существовать в том же мире, где есть я.
Если ты сейчас умрешь, я всегда буду тебя ненавидеть!
Слезы брызнули на платье, и граф довольно улыбнулся. Отпустив хрупкую руку, покрасневшую после его игры, он нежно, бережно погладил дочь по щеке, подхватывая соленые капли, и слизнул их с пальцев.
Ян чувствовал, как ей плохо, знал, что только его тело, его поддержка позволяют Аори стоять на ногах. Подтянув ее поближе, он зашептал в розовое ушко:
– Похоже, он умрет сегодня. Очень скоро. Ради тебя.
Ноздри графа хищно раздулись, когда он вдохнул ее тревогу и оглушительную вину вместе с запахом волос.
– Не зря мы остались, дорогая.
Он задумчиво ласкал тот нежный участок кожи за ухом, одно прикосновение к которому вызывает сладкую дрожь у любой женщины, что еще не утратила чувственности и свежести. Ласкал, но не отводил взгляда от мужчин, замерших под оком богини. Падающие из купола лучи света чуть сдвинулись – она смотрела, она владычествовала и готовилась принять новую жертву.
Ян не видел, как королевская сила разрушает оболочку обычного человека, который возомнил себя избранным. Но он чувствовал боль, как никто другой, и выставил перед собой Аори, будто щит. Пил ее чувства, как вино из бездонного стакана, чтобы не нахлебаться воды из хлещущего вокруг болотистого потока.
– Еще минуту назад он думал про любимую, а теперь нашел дела поважнее. Они находят эти дела, чтобы обезопасить себя от тебя.
Застонав сквозь сжатые зубы, Лейт пошатнулся и упал на колено, но пальцев не разжал.
Из сплетения ладоней просочилась и упала вниз багровая капля. Одна. Еще одна. Чаще и чаще. Отдельные глухие шлепки по дубовому полу превратились в радостную весеннюю капель. Дерево почему-то отторгало кровь, она собралась в лужицу, дотянулась до штанины и начала впитываться, будто пытаясь вернуться обратно к хозяину.
– Ты ошибся, – холодно произнес король. – Достаточно.